Наталья Бехтерева в Зазеркалье

Прямо скажем, отношение к академику Наталье Бехтеревой неоднозначное. С одной стороны, выдающиеся научные работы, давно ставшие классикой, переведенные на многие языки мира. С другой, она, как и дед, не боится высказывать мнения, идущие вразрез с общепринятыми. Она позволяет себе заглядывать в области, обсуждение которых подавляющее большинство ученых сегодня избегают. Например, она высказывается на такие «странные» темы, как потусторонние миры, жизнь после смерти, измененное состояние сознания и т. д.Многие знают Наталью Петровну Бехтереву как внучку выдающегося физиолога, психиатра и невропатолога Владимира Михайловича Бехтерева. Он, в частности, не испугался поставить уничижительный диагноз самому Сталину. За что, вполне вероятно, поплатился жизнью.

Прямо скажем, отношение к академику Наталье Бехтеревой неоднозначное. С одной стороны, выдающиеся научные работы, давно ставшие классикой, переведенные на многие языки мира. С другой, она, как и дед, не боится высказывать мнения, идущие вразрез с общепринятыми. Она позволяет себе заглядывать в области, обсуждение которых подавляющее большинство ученых сегодня избегают.

Например, она высказывается на такие «странные» темы, как потусторонние миры, жизнь после смерти, измененное состояние сознания и т. д.

Не нам обсуждать ее взгляды и мировоззрение. Напомним лишь, что великие физиологи Иван Павлов и Петр Анохин тоже имели свои «странности»: один верил в Бога, другой — в потусторонний мир.

— Наталья Петровна, в книге «Магия мозга и лабиринты жизни» вы пишете, что ваша жизнь — это наука и семья. Простите, задам нескромный вопрос: почему вы не сохранили у сына вашу знаменитую фамилию…

— Сыну? Я безумно любила его отца, Всеволода Медведева. Мне так близко пушкинское: «Я утром должен быть уверен, что с вами днем увижусь я». Я любила его до потери памяти. Он тоже физиолог, сейчас работает в Москве, в Академии наук. Это во-первых. А во-вторых, я в юности своей так натерпелась от того, что жила под стеклянным колпаком. Получалось так: что бы я ни делала, это было либо сверххорошо, потому что дедушка, либо сверхплохо. Дедушка умер, когда мне было три года, но когда я написала диссертацию, сказали, что ее написал дедушка. Паршивенькую, честно говоря, диссертацию, потому что она была экспериментальной. И вот я с ужасом думала, что Святослав будет жить такой же жизнью, когда все будут говорить: правнук Бехтерева, как мне говорили — внучка Бехтерева. Я решила его освободить от этого. Если сам состоится, и так пробьется, а не состоится — так зачем ему таскать это имя. Портрет дедушки в своем кабинете я повесила уже тогда, когда стала академиком.

— Вы так много знаете про наш мозг… Скажите, можно с детства направлять мысли только в доброе русло?

— Обычно это дается воспитанием. Но есть люди, которых воспитать невозможно. Вообще, в человеческой популяции всегда есть группы людей с так называемыми злыми, агрессивными наклонностями. Это понятно: правый отдел височной доли у них немножко не в порядке. А всех остальных, в общем, можно воспитать. Раньше воспитывали Законом Божьим: заповеди выстраивали в памяти забор, чтобы человек не лез во все плохое.

— Наталья Петровна, вас иногда посещает мысль: если бы я была моложе?

— Не хочу быть моложе. Честно и без кокетства — я устала жить. Но если бы была моложе, то хотела бы иметь тот же уклад жизни, как и сейчас: чтобы мной никто ни в чем не управлял.

Здесь надо пояснить одну особенность моей жизни. В 1990 году мне пришлось пережить совершенно невероятные вещи. В то время я была директором Института экспериментальной медицины, и мое директорство 20 лет протекало безоблачно. А в 1990 году подала заявление об уходе, предупредив за год, что ухожу в Институт мозга человека. Я всю жизнь мечтала заниматься только своей любимой темой — мозговой организацией мыслительных процессов. Но мне поставили ультиматум: или я остаюсь, и тогда меня по-прежнему любят, обожают. Или ухожу, и тогда меня затравят, и все средства будут хороши, чтобы меня уничтожить. И меня действительно уничтожали. Мне предъявили публично обвинение в том, что я убила своего мужа. Моя любимая ученица вешала такие, например, плакаты: «Медведеску-Бехтереску, ждет Вас участь Чаушеску». В то время как раз расстреляли Чаушеску.

Устроили собрание — меня там просто убивали. Моя ближайшая подруга говорила: «Вы играете с огнем, вам не простят ухода, все средства будут хороши в борьбе против вас за консолидацию института». В это время кончает жизнь самоубийством сын моего второго мужа, и ночью умирает мой муж. Я была при последнем издыхании.

Смерть человека — это, конечно, тяжело, но вы переживете это. Но если не просто нет человека, а вы видите, что мир вокруг вас совсем другой, чем вы его раньше видели…

— Как вы вышли из этого страшного состояния?

— Мне тогда казалось, что у меня постепенно все уходит, уходит, уходит. Формально я жила: писала статьи, ездила за границу, что-то делала, но я не была интеллектуально активной. А потом мне понадобилось ожить. Мне предложили удивительно для меня почетную вещь — прочесть лекцию, которая открывала очень крупный международный конгресс. И я начала «просыпаться». А сказать, чтобы я интересовалась чьим-то еще мнением… Не потому, что считаю себя умной, — просто мне в голову не приходило.

— Как это странно звучит: не считаю себя умной…

— У меня была очень умная мать, она прошла через лагерь, тяжело болела. Она мне говорила: «Ради Бога, не заблуждайся, не считай себя умной. Ты просто очень способная». Благодаря ей я и блокаду вынесла, и окончила институт. Она, говоря образно, заложила мне в голову то, что должно быть, — «матрицу памяти». А вообще, могу сказать так: может быть, я накопила какой-то жизненный опыт. Все, что касается науки, могу осмыслить. А так, не думаю, что я умная.

— Тогда что такое, по-вашему, ум?

— Просто опыт. За столько лет много чего поднаберешься. А если серьезно, умный тот, кто в бытовых, жизненных ситуациях делает наименьшее количество ошибок. Да вы не переоценивайте меня очень сильно.

— В вашей книге есть глава «Зазеркалье», где вы много пишите о жизни и смерти. Скажите, жизнь — промежуточное состояние или все-таки основное?

— Мне кажется, все-таки основное. Другое дело, очень трудно сказать, есть там что-то или нет; в период клинической смерти кажется, что там что-то есть, а биологическая смерть? Бог его знает, как это выглядит. Во всяком случае, у меня был период в жизни, когда я разговаривала с моим умершим мужем, и у меня было такое ощущение, что это не сон, а явь. У нас такие темы под негласным запретом.

— Почему до сих пор о паранормальных явлениях нельзя говорить с научной точки зрения? Не подготовлено человеческое сознание?

— Я не знаю, может быть, оно никогда не будет подготовлено. Вот смотрите, Блаватская написала, Елена Рерих написала — и как будто этого нет. Будет ли когда-нибудь время, я не знаю.

— А как по-вашему, все-таки тот мир есть или нет?

— Мне нередко задают этот вопрос. Я верю, что есть Высшее Существо, но я не люблю это обсуждать. Что касается того мира, есть он или нет, — я не знаю. Готовлю себя к тому, что его нет. Я в принципе должна буду уйти, и должна понимать, что это может быть дорога в никуда. Мне кажется, что это может быть даже избирательно. Много фактов говорят, что тот мир есть.

— Что такое судьба?

— Судьба — это в основном человек. Конечно, есть такое ощущение, как будто с вами что-то происходит независимо от вашего характера. Жизнь человека складывается из каких-то внешних факторов, которые ему по жизни встречаются, и, конечно, из его кармы, но очень многое зависит от человека.

* * *

Наталья Петровна Бехтерева скончалась в Гамбурге 23 июня 2008 года, на 84-м году жизни.

— Она была удивительным человеком, — сказал корреспонденту «РГ» член-корреспондент РАН Алексей Иваницкий, много лет знавший Наталью Петровну. — Воспитала в себе какую-то особую волю, может быть, сыграла роль ее трудная судьба. Ведь когда ей исполнилось три года, умер ее дед, всемирно известный психиатр и невропатолог Владимир Бехтерев. В 1938 году расстрелян отец, попала в лагерь мать. Девочка оказалась в детском доме с клеймом «дочь врага народа».

По словам Иваницкого, Наталья Бехтерева и в жизни, и в науке отличалась редкой смелостью. Пробивала работы, которые были, по сути, под запретом. Например, она одна из первых в стране начала опыты по вживлению в мозг электродов с лечебными целями.

В 1990 году осуществилась ее мечта: она создала в Санкт-Петербурге Институт мозга человека. Заложила научные основы в области исследования мозга, понимании его работы, раскрытии законов мышления.

— У Натальи Петровны был очень высокий авторитет во всем мире, — говорит Алексей Иваницкий. — Она привлекала людей не только как яркий ученый, но и как яркая, открытая личность. Помню на конгрессе в Мюнхене, она на банкете взяла в руки микрофон и так спела «Катюшу», что потрясла всех своими прекрасными вокальными данными. Нельзя сказать, что была добрая, но, если видела, что человек несчастный, неудачный, всегда приходила на помощь. Может, это связано с воспоминаниями детства.

Характер Натальи Петровны проявился и в последний период ее жизни, когда она заинтересовалась совершенно непонятными явлениями в работе мозга. Это увлечение выдающегося ученого в научной среде называли мистикой, воспринимали крайне настороженно, но в то же время ее смелость высказывать свое мнение, по словам Иваницкого, вызывала уважение.

В 1985 году за труды по физиологии психической деятельности, структурно-функциональной организации и биоэлектрической активности головного мозга в патологии Наталье Бехтеревой была присуждена Государственная премия СССР. Посвятив изучению человеческого мозга несколько десятилетий, она пришла к выводу, что мозг — величайшая загадка мироздания, разгадать которую вряд ли кому-нибудь удастся.

Источник:
Ирина Кораблева, Юрий Медведев
Российская Газета

.